«На поле трупов»

Кременчужанин Олег Штефан добровольцем ушел воевать в составе батальона «Донбасс». В побоище под Иловайском* он вместе с товарищами попал в плен. Больше месяца провел в «избушке» – в подвалах СБУ Донецка, потом его перевели в Иловайск. В плену он находился долгих четыре месяца. 26 декабря 2014 года был, наконец, освобожден по схеме обмена «всех на всех». СБУ меняла террористов на наших бойцов. 26 декабря в Ясиноватой всех освобожденных украинских бойцов – в том числе и Олега Штефана – встречал Президент. 27 декабря Олег приехал в Кременчуг. Здесь его встречали родители, друзья, журналисты и просто патриоты.

В настоящее время Олег мотается между Киевом и Кременчугом, пытаясь решить сотню важных вопросов. Самый главный – освобождение оставшихся в плену товарищей – бойцов батальона. Второй самый главный вопрос – сбор гуманитарной помощи для мирных жителей Иловайска. Штефан хочет сам отвезти туда груз и проконтролировать, чтобы его получили мирные украинцы, а не террористы и российские наемники. Свою позицию он объяснил «Телеграфу» так: «Может, меня и не все поймут, может, не поймут, зачем туда везти еду.

Только я скажу так: а кто мне ответит, что делать с четырьмя миллионами наших людей, которые с Донбасса? Это наши люди – я говорю про мирных. Мы не можем их забыть, выселить, вычеркнуть. Им реально тяжело жить, не хватает еды, они украинские и Украина должна им помогать, чтобы они не чувствовали себя чужими и забытыми. Они наши».

Олег рассказал то, что смог, о жизни в плену. Он отказался комментировать действия противника и условия содержания. Ответил так: «Наши товарищи ещё в плену. Мы там поклялись, что будем думать здесь над каждым словом – потому что за то, что кто-то из нас откроет рот и наговорит чего-то для пиара, ответят наши парни в плену».

– Олег, почему вы, человек с мирной профессией строителя, решили идти на войну?

– А я даже не строитель, я – госслужащий 13-го ранга, работал в Полтавской государственной рыбохране инспектором рыбохраны. А вообще был на заработках в Польше, смотрел, что показывали поляки про наши события, очень переживал, у меня в Небесной Сотне товарищ погиб. Я принял решение, что надо возвращаться и помочь своей стране. Я – украинец, хоть и русскоговорящий. Приехал в Кременчуг, нашел по интернету сайт батальона «Донбасс», они тогда под Киевом были, на базе Нацгвардии.

– Почему выбрали «Донбасс»?

– Потому что они первыми были, проводили операции под Горловкой, и ребята с муляжами автоматов боролись с нашими противниками.

– С муляжами? И вы решились идти воевать?

– Я же говорю, переживал сильно за страну.

– Переживают многие. Но добровольцев не так уж и много. Одно дело – переживать на диване, другое – идти воевать.

– Каждый мужчина делает свой выбор. Один – в пользу защиты Отечества. Другой – в пользу лежания на диване. Я свой выбор сделал.

– У вас был опыт ведения боевых действий? Вы же наемником нигде не служили?

– Я служил два года срочную в армии, в ВВС, санинструктор, парашютно-десантная группа, летали, летчиков спасали, если что-то случалось.

Плен. Угроза расстрела раненых

– Как вы попали в плен?

– 29-го, после того, как наша колонна тронулась, россияне начали нас расстреливать с двух сторон – справа, из кукурузы, автоматчики, слева – тяжелая артиллерия. Мы двигались на грузовых машинах. Танки целенаправленно уничтожали одну машину за другой. Прорвались только самые маневренные. Сначала шли в колонне, потом уже началось такое, что каждый прорывался, как мог. 29 числа у нас уже очень много было раненых, 80 человек, мы обратились с просьбой к российским войскам, чтобы они у нас забрали раненых. Вечером приехали КАМазы, погрузили этих раненых, увезли. Они ещё попросили, чтобы мы им отдали их раненых и пленных. У нас было 5-7 человек, мы отдали. А на следующий день нам поставили ультиматум: или мы сдаемся, или уничтожают наших раненых.

– Обращаясь за помощью к русским, вы ожидали, что они будут вас шантажировать ранеными?

– Абсолютно не думали, очень тяжело было с ранеными, три человека ночью умерли от кровотечения, много было открытых кровотечений из конечностей, их никак в полевых условиях не остановишь. Кроме того, у нас была ранена Алиса – санинструктор наш, замечательная девушка, по духу – настоящий мужчина! В самые горячие места бросалась, ничего не скажу – молодец, умница, до 30 лет ей было, среднего такого телосложения...

– Она жива?

– Не знаю. Тогда она была ранена в шею, лежала перевязанная.

– Как сдавались?

– По рации сказали: ребята, сдаемся. Стали уничтожать личное оружие, я разбил автомат, документы уничтожил, паспорт порвал, нельзя туда с документами...

– Была мысль попытаться прорваться из окружения хоть и в одиночку?

– Была, конечно. Только ребята говорили, что мы не имеем права распоряжаться судьбами раненых, их матери могут нас проклясть. Поэтому приняли решение вместе идти, раненых опасности не подвергать.

– Но плен ведь – страшно, к тому времени уже было известно, что там с украинскими бойцами делают?

– Каждый мужчина, когда идет на войну, дает себе отчет, что может быть ранен, в плен попасть. Я для себя всё решил. Сутки нас держали в поле. На следующий день за нами приехали бойцы из отряда Моторолы, это полевой командир, житель Российской Федерации, воюет за ДНР. Нас отвезли в СБУ в Донецк.

Пятая колонна действует

– Воинские документы вы уничтожили. В плену у вас требовали сообщить личные данные?

– Вот что меня поразило – когда мы прибыли в Донецк, у них уже были все данные: фамилия, имя, отчество, паспортные данные, идентификационный код на каждого бойца батальона.

– То есть, российские оккупанты имеют доступ к украинским информационным базам?

– Да, абсолютно.

«Избушка». В подвалах донецкого СБУ

– В донецком СБУ вы находились 44 дня. Где вас содержали?

– В архиве, в подвале внизу. Нас было 109 человек.

– Койки были?

– Нет, были стеллажи для документов, папок там уже не было, лежали доски, потом еще щиты мы положили.

– Одеяло, подушку, белье выдали?

– Нет, этого абсолютно не было.

– Вода, питание?

– В первые дни буханка хлеба на 10 человек, по пятьдесят грамм получается, если буханка полукилограммовая, каша и суп со вкусом соляры. Вода была, туалет там централизованный.

– Вас содержали в наручниках?

– Нет, руки свободные. Но сами мы ходить не могли. Водили нас конвоиры.

– Была мысль предпринять побег?

– Нас сразу предупредили, что могут расстрелять тех людей, которые остались, как за групповое. Также было, когда приехали после Донецка в Иловайск. Мы, когда приехали, выбрали старшего, нам сразу сказали: при побеге первым расстреляют его, потом всех остальных. Так что мыслей о побеге у нас не было абсолютно.

Иловайск. Стройки народного хозяйства

– Вы находились в плену четыре месяца. Что делали каждый день?

– 44 дня находились в Донецке, в СБУ. Потом нас перевели в город Иловайск на восстановление народного хозяйства. Как они сказали, восстанавливать то, что разрушено. Но мы-то реально знали, что у нас в батальонах тяжелого вооружения не было. Все, что мы могли разрушить – это заборы. Основные разрушения производились российской артиллерией.

– Где жили в Иловайске?

– Нас разместили в здании бывшей милиции, в тире – раньше там был КПЗ. Там и жили, оттуда на работы направляли. Там нас уже было 67 человек, 14 осталось в Донецке.

Обмен. Что сделал бывший вице-мэр Тараторин

– За четыре месяца плена были какие-то попытки обмена?

– Вначале произошел обмен, потому что в батальоне «Донбасс» было 5 или 7 пленных, Ираклий поменял их на семь наших. Один к одному.

– Как среди вас выбирали тех, кого обменяют на оккупантов?

– Не знаю, Ираклий сам отбирал, он из нашего батальона. Наверное, отобрал тех, с кем общался, кого знал.

– У вас была надежда на то, что вас поменяют?

– Нет, судя по тому, как они нас называли карателями, надежды не было. Так и говорили: добровольческие батальоны – это карательные батальоны.

– О чем думали в плену?

– О доме, о маме, о папе, о друзьях.

– На что надеялись?

– Что когда-нибудь вырвемся. Надеялись только на своих родных, которые устраивали манифестации в Киеве, пытались штурмовать какие-то ведомства.

– Это правда, что вам пытался помочь бывший вице-мэр Кременчуга Владимир Тараторин?

– Да, правда. Мы давно дружили, оба охотники, у нас и собаки были ягдтерьеры, он меня консультировал в политических вопросах, где я безграмотный. Когда была возможность, я ему позвонил, рассказал, что в плену. Он на полтавчан вышел, хотел через них на Безлера выйти, и на батальон «Азов» выходил. Даже через русскую православную церковь пытался помочь, к сожалению, не получилось.

– Четыре месяца плена – это долго. На чем держались?

– Друг друга поддерживали. Как братья стали. Были психологические срывы, не могу сказать, что всё у нас было гладко, но до мордобоя ни разу не доходило. Держались молодцом все. Были там двое, но пока не хочу про них говорить.

Поле войны. Разочарование

– Самый тяжелый момент в плену?

– Ждать было очень тяжело, ждать, что поменяют, когда поменяют. Но было и ещё хуже. Про нас же вначале было сказано, что мы предатели, как мы могли сдаться, опозорить батальон «Донбасс». Нам ребята из ДНР об этом рассказали, что нас предателями считают.

– Как восприняли обвинение в предательстве?

– Да я тогда разочаровался во всем абсолютно. Думал: неужели, пойдя защищать Родину, ты автоматически становишься предателем? Трудно было это перенести. В душе все горело абсолютно. Сильное было разочарование в том, что столько ребят погибло. Мы же тогда, после боя, на следующий день договорились с россиянами, что заберем своих убитых и раненых, а они своих. Мы вышли, а поле всё было устелено трупами... Мы собрали своих, сложили в ряд. Собирали так: там рука лежала, там голова, там туловище...

– Вы составляли списки погибших?

– Абсолютно нет, когда это было делать, если никто не знал, какой между боями будет промежуток.

– Их не похоронили?

– Нет, когда мы оттуда уходили, они оставались лежать так.

– Сейчас разочарование осталось?

– И сейчас остается разочарование, потому что неизвестно, кто за это понесет наказание. У нас был товарищ, Viva его позывной, он полтавчанин. Вот сейчас поедем в Полтаву, найдем его родителей. Последняя у нас информация была, что он, раненый, заползал в кукурузу. Четыре месяца прошло и ни слуху, ни духу...

– Он считается пропавшим без вести?

– Так точно. То есть человек пропал в никуда. Пошел защищать свою страну, был под Иловайском, и пропал в никуда!

Про любовь. И пирожки

– Правда, что, когда были в плену, вам волонтеры передали посылку «Из Кременчуга. С любовью»?

– Было такое, дошла посылка. Больше всего пирожки запомнились домашние. Ребята говорили: у меня так мама делает, а у меня – бабушка... Взяв их в руки, каждый как-будто дома оказался...

– Вы были на войне. Помощь волонтеров, их посылки, реально нужны?

– Я вам хочу сказать: если перестанут существовать волонтерские организации, будет очень туго. Очень.

– Правда, что когда вы шли на войну, весили 120 килограмм?

– Правда, весил 120, сейчас вешу 88.

– Голод в плену очень мучил?

– Да никто про него и не думал, он на второй план уходил. Труднее было ждать...

* Иловайский котел

Иловайский котел стал в Украине символом тяжелого поражения. Украинские войска были взяты противником в кольцо, значительное количество бойцов погибло, многие попали в плен. Именно после Иловайского котла Украина подписала Минские соглашения, которые вызвали немало нареканий со стороны радикально настроенных украинских политиков.

В то же время, несправедливо было бы считать Иловайский котел только примером поражения наших вооруженных сил. Начиналась битва за Иловайск с побед украинских бойцов.

Иловайск – населенный пункт в 25 километрах от Донецка, этим определяется его стратегическое положение.

18 августа украинские войска вошли в Иловайск, им удалось взять под контроль большую часть города. Первыми ворвались штурмовые группы батальонов «Донбасс» и «Дніпро», они действовали под прикрытием 17-й криворожской танковой бригады, 51 волынской и 93 днепропетровской механизированных бригад.

Особо отличился в боях за Иловайск 40 батальон «Кривбас» (комбат – полковник Синьковский, был тяжело ранен в боях под Иловайском). Бойцы «Кривбаса» две недели отбивали атаки превосходящих сил противника, они отказывались отступать с занятых позиций даже после ранения командира.

23-24 августа бандгруппировки усилили свои позиции, к Иловайску подтянули регулярные российские войска, силы противника стали превосходящими.

28 августа украинские войска оказались в окружении.

29 августа добровольческие батальоны попытались вырваться из кольца. Вырваться из окружения удалось отдельным группам и подразделениям.

29 августа президент РФ Путин предложил террористам открыть гуманитарный коридор для отступления украинских войск.

30 августа, в 10 часов утра, украинские войсковые соединения в колоннах начали движение по гуманитарному коридору. И были расстреляны. Противник вел огонь с двух сторон коридора – по одной стороне работали автоматчики, по другой – тяжелая артиллерия, системы залпового огня.

31 августа в запорожский морг привезли трупы 50 погибших бойцов. По данным Генпрокуратуры, под Иловайском погиб 241 украинский военнослужащий.

4 сентября 2014 Генпрокуратура открыла криминальное дело по факту гибели бойцов в окружении под Иловайском.

По состоянию на январь 2015 года ни одни высокопоставленный сотрудник Министерства обороны не привлечен к ответственности.