«А я тебя два раза в прицел видела!» – сказала 19-летняя снайпер кременчугскому разведчику

У «Телеграфа» появилась возможность встретиться с войсковым разведчиком. Николай – кременчужанин, заехал в город на несколько дней. На фронте – семь месяцев. Отправки в действующую армию добивался сам с весны 2014 года. Боевая специальность – войсковая разведка ВДВ, по ней и хотел служить. Но в следствие какой-то путаницы в службах, сперва был направлен на артсклады. Добился оттуда перевода в разведподразделение.
Пока он служит, за ним сохраняется рабочее место на одном из кременчугских предприятий. У Николая трое детей. Младшей 6 лет.

– Вы – армейский разведчик. Была ли ситуация настолько нештатная, что даже вас тряхнуло?

– Не знаю даже... Откровенно говоря, и вспоминать их не очень хочется... А вы знаете, была такая ситуация... Когда снайпершу поймали 19-летнюю. Она родом из Горловки, их там человек 15 набрали, отправили в Рязань в школу снайперов. Они там прошли подготовку, потом их привезли назад, в Горловку, на работу. Девчонку эту взяли в Славянске, СБУ брало, не мы, потом привезли их на Майорск писать видео. Я как раз на посту находился. Она рассказывала, где у них лёжки были, как они оттуда выходили, а потом поворачивается ко мне и говорит: «А я тебя два раза в прицел видела». Я спросил: «А чего ж простила?». Она не ответила, но сам факт потом, через время, меня перевернул: выходит, ты работаешь, думаешь все нормально, задачу выполнил, а тебя в это время кто-то держит на прицеле.

– Какие задачи у войсковой разведки на этой войне?

– Задачи войсковой разведки – наблюдение за артдивизионами, минометными расчетами, ДРГ (диверсионно-разведывательные группы, ред.). Иногда вступаем в огневой контакт с ДРГ. В основном, выходим с положительным результатом. Хотя для разведчика любой огневой контакт – это уже невыполненное задание, мы засветились. В первую очередь, наша задача – наблюдать и уйти незамеченными. Мы вылазим, когда нужно уничтожить вражескую артиллерию, которая валит из минометов. Вылезли, помахали, образно говоря, рукой. Они нас заметили, начали стрелять, мы вычислили расстояние между вспышкой и звуком, высчитали по линейке, дали сигнал, координаты, наши ребята их отработали, все довольны, все счастливы.

– Основные требования к разведчикам?

– В первую очередь, человек должен быть выносливым. Снаряжение тяжелое, килограмм 30 нужно нести на себе – оружие, средства защиты, много чего. Находиться неподвижно на одном месте – даже когда на улице -27 – тоже непросто. Нам пришлось 8 часов лежать при такой температуре, так получилось. Хотя мы греемся, большое спасибо волонтерам и всем, кто помогает армии, благодаря им химических нагревателей много – руки, ноги, тело можно согреть. Ещё здорово помогает адреналин – он животворящий, лечит все. При таких встрясках человек забывает свои болезни, даже если они есть. А сейчас еще и зима закончилась, совсем хорошо. Насколько я знаю, в разведгруппах много ребят из сел – выдержка ценится, охотники тоже неплохо, желательно, чтобы был кто-то из ВДВ – у нас в группе практически все оттуда.

– Группа в засаду попадала?

– Попадала, но это было далекое расстояние, все было не так интересно, как могло бы оказаться в ближнем бою. Ночь, в тебя приблизительно стреляют, ты приблизительно стреляешь в ответ.

– Почему приблизительно? А приборы ночного видения?

– Они позицию открывают, светятся. Если его от себя отклонить, осветишь себя как фонариком. Кроме того, если стрельба интенсивная, времени на тепловизор нет, определяешь направление по огоньку, если видишь, что заметили, начинаешь отстреливаться, давая группе возможность отойти. Наша задача – не пойти в лобовое столкновение, а отойти и раствориться, остаться незамеченными.

– Ваши разведчики в плен попадали?

– Наши нет. Были убитые, а в плен нельзя, к этому все готовы. Никто туда попадать не будет, это бессмысленно, с разведчиками они жестоко обходятся.

– Почему именно с разведчиками?

– Вредим много. Поэтому знаем, если есть угроза плена – максимально отстреливаться, потом самоуничтожение, потому что они все равно не дадут шанса – или безнадежно перекалечат, или помучают и завалят. Как бы сказать... могут отрезать... В общем, любые способы применяют, так что смысла нет туда попадать. Нужной информации они все равно не добьются, потому что один человек имеет только часть информации, необходимой для выполнения поставленной перед ним задачи. Так что просто покалечат, чтобы показать это в эфире, чтобы другие боялись.

– Были ситуации, когда возникала реальная угроза плена?

– Да, были, когда на Майорске (микрорайон Горловки, ред.) на нас с танками поперли, людей для сопротивления у нас было мало. А тут ещё те, кто выезжает, говорят, что дорога в Горловку перекрыта, выкатывают пушки, и их единиц больше, чем у нас в группе людей. Это был тот случай, когда я позвонил другу, сказал, что не знаю, чем это все закончится. Я всегда был уверен, что адекватен, контролирую ситуацию, как-то выпетляю, выживу, а тут... Растерялся, показалось, что вряд ли мы тут выживем. Но удалось отстреляться, и с танками у них тоже не все срослось, стал их танк – у них такое тоже бывает, не только у нас. А, вероятней всего, не было просто четкого приказа на наше уничтожение.

– Здорово, что не было такого приказа!

– Да, я тоже рад. Знаете, они нас недооценивают, ведут себя хамски, нагло, но мы их на этом и подлавливаем. При боевом столкновении они часто получают по шее. Российская армия – это махина, обезьяна с гранатой, они десятилетиями где-то воевали. Украинская армия была, скорее, бумажной – офицеры что-то писали, солдаты что-то где-то делали, все становилось хуже и хуже. Но однако их военной махине не удалось с наскока захватить Украину. Благодаря стойкости нашего народа их военная машина здорово буксует.

– Вероятно, речь идет о стойкости части нашего народа. Это байки или правда, что бойцы опасаются принимать еду от жителей Донецкого региона?

– Это правда, на блокпостах боятся брать что-либо. Нам тоже иногда приносят еду, местные видят, что стоит «кугуар», вокруг него люди в форме носятся, кто-то из них приходит с банкой молока: «Ребята, это вам!» – и при нас делает пару глотков из банки, уже знает, что так надо. Но все равно опасно. Брать можно только у тех, кого знаешь, если незнакомый, стараемся отказываться: спасибо, у нас все есть. Трудно понять, кто свой, кто чужой. Так с первым блокпостом было – их ДРГ (диверсионно-разведывательная группа, ред.) расстреляла в упор, никто даже не понял, что происходит, не опознали врагов. Эти подъехали сперва к милиционерам, поговорили: ребята, как дела, то-се, потом рванули к блокпосту – и всё... Машин сейчас много дареных, не сразу определишь, чьи они. Форма без опознавательных знаков, говорят на одном языке.

– Разведчикам приданы новые боевые машины «кугуары», их выпускает КрАЗ. Их можно назвать надежными?

– Пока нет. Думаю, над ними работают, и будет все нормально, но пока не все гладко. Неудобное расположение пулемета – я рослый человек, но мне, чтобы стрелять, нужно подставить какой-то ящик – а это тот мотлох, который будет в бою мешать. При этом, когда я вылажу наверх, я вылажу за открытую башню чуть ли не на четверть корпуса, тогда я очень хорошая мишень не только для снайпера, но даже для автоматчика. Башню нужно увеличивать. Плюс, эти машины скрипят – броня проседает, резинки просыхают, и машины начинают скрипеть. Думаю, машина просто не предназначена для разведчиков. Мы работаем в поле, в посадках, а «кугуар» – машина для ведения боя в городе. Она узкая, у неё узкая база, она недостаточно устойчива. В городе она хороша – пройдет по узкой улице, хорошо набирает скорость. И броню хотелось бы получше, хотелось, чтобы она мины удерживала, осколки. На низком подрыве она осколки держит, были случаи – люди на фугасах подрывались. Машину повредило, но люди все остались живы, мы этим очень довольны. Что там хорошо – так это стекла, прекрасные просто, держат много чего, я бы такой, чтобы она вся была из этих стекол. Но бронированные стекла – очень дорогая штука. Ребята, которые их разрабатывали, молодцы, спасибо им. Надеюсь, «Шреки», «Спартаны» у них гораздо лучше будут.

– Войну, развязанную Россией в Украине, называют гибридной. Можете назвать отличительные признаки гибридной войны?

– Это война артиллерии. Мы называем её «большой теннис».

– Ого, жестокая шутка – играть в теннис «Градами».

– Там и более жестокие вещи происходят. Они нарушают все каноны войны, когда расстреливают «Скорые помощи». Как такое может быть? А было, когда наши отходили из Дебальцево. Танки обстреливали дорогу, по которой вывозили раненых. Стояли и тупо расстреливали тех, кто отъезжал. Это вообще все правила нарушает! Ты военнослужащий, у тебя боевое столкновение, а ты стреляешь по машине «Скорой помощи», на которой нет вооружения и она уезжает от тебя, а не ведет огонь по тебе! Для военнослужащего бессмысленно тратить боезапас на такой объект, отстреливайся от тех, кто наступает. Так нет, удобная мишень – безоружная «Скорая помощь», которая заезжает, загружается под обстрелом, выезжает с молитвами, что может быть, не попадут в них, а тут целенаправленно танчик разворачивается и сносит машину полностью.

– А врезать по танчику нельзя?

– Ответные удары мы наносим, но во время перемирия это очень строго наказуемо. Вообще, для любого военнослужащего перемирие – это такое предательство, когда ты стоишь-стоишь, а тебя выбивают-выбивают... Хотя у них тоже не все так гладко. Под Дебальцево атаки наемников уже контролировали заградотряды, держали их на пулемете. Видел лично, хотя было и далековато.

– Состав заградотрядов вам известен? Кто ими командует?

– Скорее всего, те люди, которые оплачивают все это. Они заплатили деньги, им нужно убедиться, что наемники выполнили свою работу.

– За вашей спиной заградотрядов нет, во всяком случае, о них ничего не слышно. На чем держитесь?

– Каждый по-разному. Я бы сказал, на своем патриотизме. Ребята у нас довольно борзые, уперлись, уходить не хотят – как это, тебе дали по шее, надо отвечать. Хотя я считаю, армия, которая не наступает, обречена.

– Почему не наступаете?

– Приказа нет. Будет приказ – сделаем. Настроение по армии – все готовы наступать. Дайте приказ, и Горловка будет наша, и Дебальцево вернем.

– С приказом, точнее, с его отсутствием ясно. Что-то в действующей армии за год войны изменилось к лучшему?

– Да, мне кажется, важные вещи перешли под чей-то другой контроль, более адекватный – стали создаваться укрепрайоны, закрываться дыры в границе, через которые не только батальон, армия могла пройти. Мы ездим везде, это наша работа, видим, что укрепрайоны растут как грибы. Если раньше ребята на блокпостах за тоненькими бревнышками стояли, сейчас делается все серьезно, блокпостов как таких практически нет, нормальные укрепрайоны вырастают. Если раньше ты окапываешься и на это уходит неделя-две, потому что этого нет, того нет, то сейчас подвоз материалов обеспечили – бетон, лес, военные машины для укрепрайонов, которые за полчаса роют котлован, краны пригнали. Мы утром отъезжали – пустое пространство было. Пока мониторили свои районы, сутки нас не было, приехали – там уже целая армия стоит. К чему-то готовятся.

– К чему?

– К нападению.

– Чем в такой ситуации может помочь уставший украинский народ?

– Наверное, понять, что ребята, которые там стоят, защищают Украину от вируса, держат его в кольце. Если его выпустить, он за 2-3 недели расползется по Украине как те диверсионно-разведывательные группы, которые уже куролесят в Одессе. Мне кажется, уже мало просто любить свою страну, её давным-давно пора защищать. Флаг в машине или вышиванка – это хорошо, это здорово, но этого уже мало. Может, лучше не купить эту вышиванку, а купить то, что спасет кому-то жизнь там, на востоке.